Алла Давыдова (С.-Петербург) – заслуженный художник Российской Федерации. Выпускница Ленинградского высшего художественно-промышленного училища им. В. И. Мухиной (ныне Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия им. А. Л. Штиглица). Работает в различных отраслях изобразительного искусства (ручное ткачество, станковая живопись, графика).
Работы хранятся в музейных коллекциях Российской Федерации (Государственный Русский музей, Всероссийский музей декоративно-прикладного и народного искусства, музей-заповедник «Царицыно», Государственный музей истории Санкт-Петербурга, Государственный музей «Царскосельская коллекция», Новый музей Аслана Чехоева, Мурманский областной художественный музей, Самарский областной художественный музей), в частных собраниях Великобритании, Германии, Латвии, США, Финляндии, Франции.
Фонтаны Рима
Veduta – один из пейзажных жанров западноевропейской живописи и графики. Авторы ведут играли роль фиксаторов жизни и архитектурных достопримечательностей города.
Главной задачей для них была попытка запечатлеть великолепие памятника, монументальность дворца, изменяющуюся прелесть фонтана, остановить быстротечную мимолетность повседневного бытия, его пестроту и радостную суету.
Ведута была документально достоверна. В дофотографическую эпоху она выполняла функцию репортажного снимка. Приобретая мемориальное значение для своего владельца, чаще всего увлеченного путешественника, концентрируя в себе весь спектр эмоций, пережитых им в «дни странствий», она одновременно предъявляла зрителю индивидуальное «видение мира» живописца.
Ведуты Аллы Давыдовой – это результат «жанрового эксперимента», проведенного в «другие времена» и на «других берегах». Конечно, в них сохраняется исходное мемориальное назначение. Поэтому так легко узнаваемы фонтаны Рима. Но эти «фонтаны Аллы Давыдовой», являясь преображенной художником реальностью, удачно «рифмуются», например, с «фонтанами Отторино Респиги». И если мастер ведуты ХVIII века стремился «остановить» мимолетность жизни и «удостоверить» наличие архитектурного объекта, то Давыдова – художник века ХХI – «воссоздает» ушедшую в историческое небытие эпоху. Будучи «реально достоверными», новые ведуты – живописный эквивалент барокко, с его динамикой, контрастностью, избыточной декоративностью, провалами в трагедию. При этом Давыдова в свободе обращения с цветом, в драматически напряженном сопоставлении объемов, в смысловой значимости изображенных объектов открывает в своем даровании черты «барочного живописца», монументально мыслящего и
художественно утонченного, тяготеющего к символическим обобщениям и внимательного к деталям. В этом можно убедиться, когда «новые ведуты», объединенные сквозной творческой идеей, образуют в экспозиционном пространстве галереи развернутую панораму мира современного художника.
Particulier
Для поэта быт – этот «повседневный уклад жизни» – представляет собой некую опасность, вечную угрозу. Как подводный риф, о который разбивается «любовная лодка». Как нечто всесильно метафизическое, отрицающее Бытие вообще. Как у М. Цветаевой: «Быт – значит не быть». Категоричность подобного утверждения не оставляет даже «надежды под вопросом» шекспировского героя…
Тогда и возникает эта оппозиция «быт – поэзия», входящая в сознание масс с оперной версией богемной – «безбытной» – жизни, с разорванными цепями «кастрюль, халатов, щей» и неподдельным «восторгом падения ввысь».
При этом не осознается, не осмысливается и выносится за скобки понимание быта как основы существования, «начала всех начал». Весь опыт жизни каждого, опровергая цветаевский императив, доказывает: быт – значит быть.
Свидетельствуют об этом и работы Аллы Давыдовой. На них – скрываемое от посторонних глаз в гаражах, буфетных и гардеробных. Скрываемое, но необходимое, употребляемое в быту и таким образом ежедневно подтверждающее «наличие Бытия». Эти предметы «повседневного обихода», не будучи сами по себе «смыслом жизни», преображают «саму жизнь».
В живописи и графике Давыдовой вынутое из темноты тайников квартир и гаражей попадает в «круги света» искусства. «Партикулярное», «приватное», «частное» становится всеобщим, доступным, «весомо-грубо-зримым». Приобретая новое значение и художественный масштаб, бытовое превращается в бытийное.
«Вещь повседневного обихода», исходно лишенная индивидуального, становится исключительным, единичным, «штукарским товаром» – благодаря художнику, его «преобразующему оку», опыту и мастерству, то есть всему тому, что принято называть «талантом».
И если поэту полагается, «смеясь над тленом, Стихом восстать – иль розаном расцвесть», то художнику – своим «particulier-ом», ближним кругом вещей «повседневного Бытия».
